Добавить в закладки | | Главная | Мой профиль | Регистрация | Выход | Вход | RSS |






















Друзья сайта










Муж на час Самара

Наш опрос

Ваши любимые цирковые артисты?
Всего ответов: 794

Статистика


Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Календарь

«  Октябрь 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 123456
78910111213
14151617181920
21222324252627
28293031

Поиск

Анатолий Дуров



Анатолий Дуров

Анатолий Леонидович Дуров родился 8 Декабря 1864 года в Москве. Потерявших рано родителей Толю и его брата Володю принял на воспитание их крестный отец, который определил мальчиков на обучение в Первый Московский кадетский корпус. Но учеба братьев не интересовала, еще в детстве они увлеклись цирком. Анатолий мечтал быть клоуном и с интересом изучал науку акробатики, Владимира же привлекали животные.

Поэтому учеба и подготовка к военной карьере закончилась быстро – оба сбежали из дома в бродячий цирк Ринальдо. В этом балагане братья прошли хорошую, хотя и трудную школу актерства. Постепенно они осваивали цирковые профессии – работали как акробаты, эквилибристы и жонглёры.


В 1879 году состоялся дебют Анатолия как клоуна, и с тех пор он всегда стремился удивить публику. Цирк много путешествовал по городам и селам России, и везде выступления Дурова шли с огромным успехом. Анатолий сам себя по праву считал, прежде всего, клоуном-сатириком, став первым цирковым артистом, обратившимся к политической сатире.


Свои номера он обычно соединял с показом дрессированных животных. Но сама по себе дрессировка его интересовала мало, звери по преимуществу служили ему для всякого рода аллегорий и острых политических сравнений. Сила Дурова заключалась в том, что он умел очеловечить животных, с их участием он ставил басни, сцены и даже целые пьесы на злобу дня, острые и эксцентричные, подчас адресованные конкретным чиновникам, которых он хотел поставить в глупое положение. Дуров ненавидел бюрократизм, полицейский произвол, обывательскую тупость, и высмеивал их в своих сценках.


Успех Анатолия Леонидовича рос. Лучшие цирки приглашали его на гастроли. Но мировая известность пришла к Дурову в 1890 году, когда он выступил с гастролями в Австрии, Германии, Испании, Франции и Италии. Анатолий был не только красив, изящен и обаятелен. Он превосходно читал монологи и был дерзок. Он безбоязненно критиковал власть имущих, весело выступал против взяточничества и бюрократизма. Люди пересказывали друг другу «экспромты» этого знаменитого клоуна.


В 1907 году Дуров купил на окраине Воронежа усадьбу, где основал дом-музей. Воронеж стал резиденцией Анатолия Леонидовича. Циркачи называли этот город «дуровской столицей», а самого Дурова – «Почитай-губернатором». Власти и чиновники побаивались языкатого клоуна, гордо именовавшего себя королем шутов, но не шутом королей.


Анатолий Леонидович был разносторонним человеком. Он прекрасно писал картины маслом на стекле. Даже критики тех времен очень высоко ценили его работы. Он много думал о назначении клоунады, о природе комического, и результатом стала его лекцию «О смехе и о жрецах смеха», которую впервые он прочел в 1913 году в Москве в Политехническом музее.


Выдающийся клоун и дрессировщик, положивший начало целой династии цирковых артистов, умер 21 Января
1916 года в Мариуполе, где был на гастролях.

*   *   *

 

Клоун Анатолий ДуровВесной 1904 года я ехал по железной  дороге   в   захолустный,   но   живописный  приволжский город     на     летний отдых.

Стоял я у окна в коридоре вагона и, лю­буясь проплывавшими мимо зелеными поля­ми и лесами, в то же время заметил, что прилично одетый красивый человек интел­лигентного вида, средних лет и среднего роста следил за мной, расхаживая около меня по коридору и как бы выбирая момент вступить со мной в разговор. Наконец он решился и, приподняв котелок, вежливо спросил меня, не тот ли я писатель, за ко­торого он меня принимает. Убедившись, что не ошибся, он отрекомендовался:

Анатолий Дуров.

В завязавшемся разговоре мой знако­мец сообщил, что едет со своей труппой в этот же город давать спектакли в цирке, и попросил меня заглянуть на спектакль.

Непременно приходите, я, и билет вам на дом пришлю.

Говоря о своей артистической деятель­ности, присовокупил, что он кроме клоунства немножко художник и поэт, пишет картины, сочиняет куплеты, эпиграммы и ведет многолетний дневник.

Если будете когда-нибудь в Вороне­же,— добавил  он,— приезжайте     ко    мне, у меня там свой дом и собственный музей. Вам интересно будет его посмотреть! Днев­ник свой собираюсь издать отдельной книж­кой, да боюсь — стоит ли... Вы как опытный писатель посмотрели бы сначала, да и ска­зали бы свое мнение. Может быть, преди­словие к моей книге напишете?

Я обещал. Разговор перешел на литера­туру и тогдашние бодрые настроения кану­на первой революции. Знаменитый клоун показался мне вдумчивым, серьезным со­беседником. За все время беседы он, ка­жется, ни разу не улыбнулся, и странным казалось, что профессия этого солидного, даже немного печального человека — смех!

На вокзале мы расстались добрыми зна­комыми. В день спектакля он зашел ко мне с неожиданным подарком: принес неболь­шую картину в раме, оригинально написан­ную масляными красками на стекле, и соб­ственноручно повесил ее в моем кабинете на стене.

Случилось так, что вечером мне экстрен­но понадобилось ехать с пароходом часов в одиннадцать ночи. Перед началом пред­ставления я зашел к Дурову за кулисы ска­зать, что после первого отделения уезжаю прямо на пристань.

Дуров заметно огорчился.

Его выступление предполагалось во вто­ром отделении, в конце спектакля.

Тогда я  выступлю в первом, — реши­тельно  сказал  он, — и   поеду   на    пристань провожать вас!

Артист так и сделал: выступил первым, своими остротами вызывая беспредельный хохот многочисленной публики. После пе­реоделся и в антракте вышел со мной из цирка, чтобы сесть на извозчика.

Тут мы оба увидели, что и публика по­кинула цирк, расходясь по домам и не интересуясь концом спектакля; оказалось, что она собралась только для Дурова. За отсутствием зрителей спектакль прекратили.

Мы расстались надолго. Страна пережи­вала большие события, печальные разоча­рования, наступила длительная реакция, произошло всеобщее «успокоение», цари­ли «безверье и тоска».

Жить не стало веселее, но потребность в смехе не только убавилась, даже как буд­то возросла.

В 1911 году, летом, я, на несколько дней остановившись в Казани, видел, как публика с «боем» ломилась в цирк, где висели яркие афиши, обещавшие «вечер смеха» «всемир­но известного» Анатолия Дурова. От него ждали острот политического содержания, которыми знаменитый артист и прежде, сла­вился.

Направляясь в цирк, я тотчас же увидел его на тротуаре, идущим навстречу мне. Он остановился, с комическим видом раскры­вая объятия.

Вот мы и встретились! Битковые сбо­ры — пятнадцать лет не выступал в Казани! А у меня и труппы-то нет теперь никакой! Выступаю один с женой да с дочерью, ку­пил  вот  здесь  полдюжины  поросят  и  уже сделал их дрессированными! Вот и вся моя труппа! Ну, брат, уж теперь-то после спек­такля зайдем ко мне — расписаться в моем дневнике, обязательно черкнуть что-нибудь на память, а может быть, и обещанное пре­дисловие написать? А?

Огромное здание цирка, залитое огнями, было переполнено собравшейся публикой. Такое внимание к гастролеру создало в цир­ке торжественное, праздничное настроение.

Необыкновенный нервный подъем пере­живал и артист: в течение всего вечера он один, не надеясь более ни на кого, занимал собой публику. В атласном шутовском наря­де, в дурацком колпаке с бубенцами, кра­савец с небольшими черными усиками, в гриме Пьеро, набеленный и накрашенный, он не был теперь тем солидным человеком, каким казался в жизни, не был и цирковым шутом: под дурацким колпаком все видели умное лицо, дерзкую голову, в которой ки­пели колючие, насмешливые мысли. Это был вдохновенный Пьеро, убийственные остроты которого хлещут не только высокопостав­ленных особ, но даже императоров.

Заткнуть народному шуту рот — значи­ло для властителей открыто принять на свой счет замаскированные пощечины.

Многие из острот его, за которые он иногда и в тюрьму попадал, давно стали хо­дячими анекдотами, вошли в народный фольклор.

Губернатор Хвостов только тем и про­славился, что однажды разрешил Дурову выступать при условии не касаться в своих остротах «хвостов». Тогда-то и появились ставшие «традиционным номером» поросята с хвостами, подвязанными алыми ленточка­ми и запечатанными сургучом.

На вопрос из публики, что значит запе­чатанный хвост, паяц печально ответил: «Губернатор про хвост запретил говорить».

Были еще и более опасные шутки: Дуров вызвал из публики желающих переломить пополам серебряный рубль, на котором чеканился портрет царя, предлагая приз сто рублей.

Перед революцией вышла книга «Анатолий Леонидович Дуров в жизни и на арене». Она ни разу с тех пор не переиздавалась и стала библиографической редкостью.

Писатель Степан Гаврилович Скиталец (1869-1941)Сборник составлял и редактировал известный писатель Степан Гаврилович Скиталец (1869-1941), которого с прославленным артистом связывали узы многолетней и тесной дружбы. С. Г. Скиталец написал в этот сборник несколько статей. Много лет спустя писатель вернулся к одной из них и переработал ее. Публикуется впервые этот переработанный вариант статьи.

С галерки спустился деревенский просто­ватый парень с надеждой «попробовать». Конечно, переломить не мог.

Тогда Дуров сказал ему: «Брось, пере­стань ломать дурака!»

Все это и тому подобное давно было из­вестно, но Дуров не повторялся, варьируя свои остроты на свежие, злободневные те­мы.

На другой день на моем письменном столе лежала рукопись Анатолия Дурова, его дневник. Тут были рассказы из его бо­гатой приключениями жизни, большей ча­стью печальные, написанные просто и прав­диво, по-видимому, без всякой «выдумки», стихи, анекдотические воспоминания, забав­ные шутки, интересная и грустная автобио­графия «царя смеха», описание его музея в Воронеже и серьезная психологическая статья «О смехе», в основу которой была положена мысль «о неожиданности и несообразности». Много фотографий, рисунков и портретов самого Дурова — то в шутов­ском наряде, со смеющимся лицом, то в обыкновенном человеческом виде, и тогда с портрета смотрело хорошее чуть-чуть пе­чальное лицо с живыми, умными глазами, в  которых  притаился   смех.

Эта двойственность его лица оказалась и в содержании рукописи: в ней отразилась вся пестрота, разнокалиберность, разносто­ронность многочисленных талантов широкоодаренной, оригинальной натуры. Анатолий Дуров — художник и поэт, хороший актер, декламатор, сатирик, беллетрист, гимнаст, коллекционер, остроумный, находчивый че­ловек и великий клоун. Все это — веселое и грустное, серьезное и смешное — одновре­менно существовало в нем. Было совсем не весело читать его мило и трогательно напи­санный рассказ «Тюрьма», где описываются переживания бедного шута, попавшего пря­мо из цирка в европейскую тюрьму за сме­лую шутку, которую сочли оскорбительной для короля. Короли не любят шутить, и пе­репуганный шут в ужасе плачет в каменном мешке. Чтобы как-нибудь утешить самого себя, он начинает «петь», становясь на го­лову, ходить на руках... Странный арестант!

«Людей, людей мне дайте!» — кричит он в исступлении.

Если б король мог видеть шута, отнятого им у людей и ходящего в тюрьме на руках, он, вероятно, рассмеялся бы, приняв и го­ре его за новую шутку.

Автобиография Дурова — это печальный рассказ о сиротском, одиноком детстве, лишенном материнских ласк, бегство от строгих педагогов в ярмарочный балаган, скитаниях с балаганной труппой, где акроба­ты спали на голом полу, подкладывая под голову собственные ноги, и т. д. Это был тернистый путь настоящего таланта, челове­ка с определенным призванием «смешить людей». Но, даже сделавшись «известным», он не был избавлен от трагических положе­ний, когда антрепренер цирка силой выта­щил его из квартиры от постели умирающе­го ребенка и вытолкнул на «арену» сме­шить  людей. «Смейся, паяц!»

Невольно волновали его рассказы о мел­ких и низких людях, мстивших ему за ост­рое словцо ударом палкой «сзади», истреб­лением его дрессированных зверков, от­равлением любимой ученой лошади и под­жогом его цирка.

Все говорило за то, что не так-то легко и весело быть «царем смеха» и не совсем безопасно «смешить людей»: сила смеха страшна! Человека, в выдающейся степени одаренного этой силой, ненавидят и боятся те, по спинам которых прогулялся резко звучавший бич его сатиры. «Царя смеха» преследуют уязвленные подданные и не лю­бят короли.

Но самой интересной частью этой пест­рой книги показался «альбом» Дурова, в ко­тором расписались его «друзья и поклонни­ки». На первый взгляд эта «альбомная» ли­тература не может иметь общественного интереса, но, чем больше перелистывал и перечитывал я это бесчисленное количество надписей, стихов и афоризмов людей, ниче­го общего между собой не имеющих, кро­ме знакомства с Дуровым, тем более убеж­дался, что он недаром собирал в этом аль­боме в течение многих лет всю свою «поч­теннейшую публику», а, собравши, не себя показывал, как делал он в цирке, а пригла­шал ее теперь взглянуть на самое себя.

В самом деле, кого тут только не было! Вся публика биткового сбора в типичных своих представителях отразила себя в этом альбоме, как в зеркале и граммофоне. У всех живые лица, и все говорят. В первом ряду сидят члены Государственной думы, правые и левые, графы, князья, аристокра­ты, знаменитые писатели, знаменитые арти­сты: тут Гегечкори, Куприн и Шаляпин, граф Бобринский, граф Илья Толстой, князь Волконский и много известных фамилий. Представители прессы, художники, проку­роры, политические ссыльные, земские на­чальники, полицейские, барышни и просто люди из публики. Все они высказывались в стихах и прозе, в афоризмах, остротах и комплиментах, кто умно, кто глупо, некото­рые остроумно, иные неудачно, но все с одинаковой симпатией к прославленному остряку, и все расписались в этой симпатии, а некоторые, кроме того, — в собственной бездарности. Дуров выставил их всех, как живую картину, и сам стоит рядом в своем шутовском костюме и загадочно улыбается глазами. «Посмотрите, господа, на самих себя,— как будто хочет он сказать: ...и су­дите о себе сами!»

Больше он ничего не прибавляет, но за­гадочная и меткая насмешка вот-вот сор­вется с его острого как бритва языка, на лету подхваченная дружным хохотом «поч­теннейшей  публики».

Загадочна душа таких редко родящих­ся людей, как Анатолий Дуров, поэта и са­тирического артиста, с капризной насмешли­востью избравшего своей аудиторией цир­ковую толпу и поприщем роль «шута».

Анатолий Дуров был «королем шутов», но никогда не был «шутом королей».

Он всегда говорил «с народом» и гово­рил, бросая в толпу острые мысли, «крыла­тые» словечки, едкие и подчас резкие на­смешки над сильными и власть имущими. Этим он был известен, за это любим и за это имя его стало легендарным.

 

С. СКИТАЛЕЦ

  Журнал «Советский цирк» июль 1958 г






К началу страницы
Вверх | Top

Печать страницы